Пэйринг и персонажи:human!RK900/Гэвин Рид
Рейтинг: NC-17
Жанры: PWP, AU
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание:“Грёбанный спонсор, ты отдашь мне всё до последнего траханного цента!” - продолжает неиствовать Гэвин, а всё его тело движется в такт отбиваемому ритму. Серые глаза пожирают его с потрохами, и он знает, что хорош. Он - охуителен, и если этот хмырь не возбуждён сейчас, то он, блять, розовый пони в балетной пачке.
========== Часть 1 ==========
читать дальшеВозвращаться в прошлое Гэвин не любит, но бывают дни, когда ничего другого ему просто не остаётся. Левую руку рвёт от боли, и она мелко трясётся, явно протестуя, когда её мышцы перенапрягают, заставляя ладонь словно выкручиваться изнутри. Гэвину наплевать на боль до тех пор, пока он может удержать палочку, а когда уже не может, то наплевать вообще на всё.
Устало откинувшись на высокую спинку стула, он закрывает глаза, нехотя переносясь туда, где всё это блядство стартовало вместе с его медленно, но верно рушащейся жизнью.
А ведь всё началось с простого приказа:
— Если ты действительно такой хороший ударник, как думаешь, тогда сыграй так, чтобы у меня встал, — заявляет ему Ричард, сидя в единственном кресле в аудитории, где Гэвин сидит за установкой.
«Да я, блять лучше, чем ты можешь вообразить», — зло думает он, принимаясь неторопливо отстукивать ритм.
Неторопливые первые такты, чтобы разжечь интерес, становятся отчётливыми, набирающими постепенно темп, лишь тогда, когда Гэвину становится очевидно — он зацепил этого проклятого приглашённого спонсора, который сидел в приёмной комиссии на их экзамене, присматриваясь к юным дарованиям и наверняка размышляя о том, как можно выгодней вложить свои финансы и кто из присутствующих поможет ему удвоить сумму, потраченную на организацию концертной деятельности, а то и утроить за пару лет.
Иметь спонсора хотят все, и за каким хером тот выбрал его, Гэвин не знает. Ни малейшего понятия и о том, почему этот чокнутый поставил такое неебическое условие, от которого бы шуганулись большинство парней, которые учатся вместе с ним, хотя самомнение у каждого такое, что будь здоров.
И Гэвин не исключение.
«Ты, блять, кончишь от того, как я играю!» — крутится у него в голове, когда он набирает темп. Его собственное возбуждение при игре — нормальное состояние, к которому он так привык за это время, что почти и не замечает его.
Руки, которые первые три года болели с непривычки, ускоряются. Удобно, если речь идёт о том, чтобы подрочить, потому что мелкая моторика освоена на «A+». Палочки в пальцах он прокручивает не ради красоты, а просто потому, что от этого жеста человек перед ним приподнимается, словно пытается получше рассмотреть его пальцы.
Фетишисты всегда таращатся на барабанщиков из-за их рук, это он усвоил ещё на первом курсе, когда пошёл в консерваторию. Не на гитаристов или басистов, нет, они постоянно смотрят только на ударников, и ему знаком этот масляный взгляд, которым одаривают его руки.
«Грёбаный спонсор, ты отдашь мне всё до последнего траханного цента!» — продолжает неистовствовать Гэвин, а всё его тело движется в такт отбиваемому ритму. Серые глаза пожирают его с потрохами, и он знает, что хорош. Он — охуителен, и если этот хмырь не возбуждён сейчас, то он, блять, розовый пони в балетной пачке.
Но тот возбуждён — даже сигарета в его руках просто тлеет, а он не делает ни затяжки, не в силах перестать смотреть, как Гэвин разгоняется. Такты летят под его руками и ногами, и он придерживает тарелку кончиком пальца, гася звук, чтобы ударить снова и снова.
Он даже не замечает, в какой момент увлечённый собственной игрой Гэвин плюёт на реакции зрителя, продолжая уже для себя. Просто потому, что это его несёт, и по телу гуляет сладостный жар, который так легко спутать с возбуждением. Он напряжён не меньше, чем если бы занимался яростным сексом, а всё тело горит, подчиняясь собственным, не касающимся его рукам. Ритм пробегается по коже, поднимая волоски на руках и заставляя их и спину покрыться мурашками, и Гэвин закусывает губу.
«Блядство», — думает он, ощущая пристальный взгляд спокойных, ледяных глаз, которые бодрят не хуже кусочка замерзшей воды, скользящему по горячей коже.
Дыхание сбивается, ему хорошо, он сам внутри своей игры как в клетке, готовый кончить в любой момент, но оттягивающий сладостный оргазм далеко, чтобы получить наслаждение по максимуму, когда он ударяет сильнее, получая более звонкий, более чёткий барабанный звук.
Тело содрогается от того, как вибрация проходит внутри, и ему приходится зажимать губу зубами, чтобы не застонать в удовольствии. Этот пиздец, который с ним творит пристальное внимание и собственная музыка, стоит всего, что сейчас творится внутри.
Ричард пожирает его глазами, особенно внимательно скользя по рукам, и вскидывает одну из ладоней как раз тогда, когда Гэвин готов провести его по финалу, выкручивая желанием до самых костей и заставляя плавиться, таять в пылу музыки.
— Стой, — велит он спокойно, но, когда он поднимается, то им обоим очевидно, что у него и впрямь стоит. Стоит так, что Гэвин может обсчитать размер просто на глаз. — Ты хорош, это правда. Но ты можешь лучше.
Вот только вместо того, чтобы шагнуть к нему, разъясниться, тот замирает, на несколько секунд вглядываясь расширенными зрачками прямо в лицо Гэвина, словно запоминая его, и скользит по сжимающим до белой ярости палочки в пальцах рукам, быстро вздымающейся от тяжёлого дыхания груди, задерживая взгляд на выпирающих в вырезе майки ключицах и каменеет на секунду, словно зная, считывая с его позы, что он вот-вот, замер за считанные секунды до оргазма. И шагает к двери, заставляя Гэвина вскинуться.
— Я и так лучше! Лучше, чем ты когда-либо слышал!
— Да, — у самых дверей соглашается с ним Ричард. — Но ты можешь лучше. И не делаешь. Ты просто горишь своей музыкой, а надо зажигать других.
— Других?! — негодует Гэвин, выходя из-за установки так аккуратно, как только может, но всё равно задевает локтем тарелку, роняя её с оглушительным звоном, и подходит к нему вплотную, чувствуя, как ярость и негодование попросту топят его под собой. — Да у тебя и так стоит, ты же это условие поставил!
Спокойный до неестественности взгляд в противовес выпирающему стояку злит, но спонсор делает то, чего Гэвин от него не ожидает.
— У тебя тоже, — рука сжимает его член сквозь ткань, заставляя Гэвина вскинуться, чуть привстать на цыпочках и открыть рот в беззвучно вылетевшем стоне. — Тебя едва ли хватит больше, чем на одно выступление. Никакой выдержки. Ты просто сгоришь на этом, перестанешь желать, и всё кончится тем, что ты даже себя возбудить игрой не сможешь, не то что слушателей.
Удовольствие накатывает на него вперемешку с гнетущей яростью, разрываясь, словно бомба внутри, но этот ублюдок бесит так неимоверно, что Гэвин скалится, поднимая верхнюю губу и обнажая длинные клыки, словно приготовившийся к атаке хищник.
— Ты нихрена обо мне не знаешь! — шипит он разъярённо, когда пальцы поглаживают его неожиданно как раз так, как нужно, уверенным мазком по члену, добавляя страсти к желанию доказать собственную ценность, которое прожигает его изнутри. — Не меряй всех по себе, иначе сильно просчитаешься!
Это особенно нелепо от того, что ещё пара таких же движений нагнетают чувств, и Гэвина рвёт. Почему этот сукин сын, который наверняка даже ни разу в руках палочек не держал, играет на нём, как на отлаженном, знакомом инструменте?! Думает, что может делать всё? Что из-за разницы в возрасте он может заставить Гэвина Рида слушаться его? Просто потому, что сейчас ему хочется вцепиться в охренительный разворот плеч, обтянутый белым пиджаком, и потребовать не прекращать?
— Разве ты можешь нечто большее? — вскидывает бровь спонсор, и Гэвин опускается на колени перед ним одним уверенным движением, отбрасывая свои сомнения.
Как бы хорошо не скользила чужая рука по его члену, он не потеряет голову, не даст себе «посыпаться» от прикосновений, и не даст Ричарду Найнсу, ворочающему миллионы в своей фирме, указывать, что и как ему делать. Не тогда, когда он выбесил Гэвина до того, что тот готов кинуться на него в драку, или же попытаться завалить и выебать одновременно с членом, вколачивая в него осознание, что он подчиняться просто так не собирается. И хрена с два позволит так себя унижать.
Тот вскидывает вопросительно бровь, и Гэвин принимается постукивать костяшкой большого пальца по упавшей тарелке, выбивая твёрдый, уверенный звук. Он ускоряется, ловя каждую реакцию стоящего перед ним человека, но оказывается совершенно не готов к тому, что его вплавят лицом в пах, когда ритм достигнет апогея, и не готов к тому, что к его щеке окажется прижата чужая плоть, подрагивающая так же, как он выстукивает ритм.
— Я всё ещё не кончился, несмотря на твои старания, — сообщает ему Ричард, и Гэвин приподнимает верхнюю губу. Это просто — всего лишь расстегнуть молнию на брюках, подцепив язычок языком, и, зажав его между зубами, стащить резинку трусов вниз, продолжая отбивать по-прежнему звучащий в его голове ритм, вынуждая обнажить головку и сделать два финальных движения ртом, языком продолжая ритм, доводящий до края, и ощутить горячее семя на языке.
Оказавшись не готовым, он сглатывает, просто чтобы не захлебнуться, не сразу соображая, что можно было отстраниться и позволить горячему семени лечь на лицо. Всё-таки это брезгливость отрицает в первую очередь, а вот во рту сперма почему-то беспокоит его гораздо меньше, хотя второй спазм и ложится неудачно, вынуждая откашливаться, чувствуя пряную горечь на корне языка.
— Ты спустил мне в рот, ублюдок, — шипит Гэвин, едва кашель его отпускает, и получает в ответ полный чувства собственного превосходства взгляд и медленное касание большого пальца, очерчивающего его нижнюю губу.
— А ты проглотил, как хороший мальчик, — не сводя с него взгляда холодных, ледяных глаз, отвечает Ричард, и Гэвина переёбывает от этого. Внутри всё стискивает сильнее в комок, и он сдавливает свой член под внимательными взглядом прямо через штаны, сжимая подушечку пальца губами.
Никогда раньше его так не вставляло отсасывать кому-то. Опыта у него в этом немного, но то, как сильно он возбуждён, просто ни в какие ворота, и Гэвин соскальзывает ладонью под пояс брюк, делая несколько резких, рваных движений, когда палец изучающе скользит по уголку губ, забираясь вовнутрь, и ласкает кромку верхней, вырывая сдавленный стон из кончившего в кулак Гэвина.
— Я дам денег на твоё первое выступление, — спокойно заявляет спонсор, словно ему только что не отсосали. Словно он только что не заставил осторожными прикосновениями всего лишь к губам Гэвина кончить, а так, словно они подписывают контракт в какой-нибудь офигенски дорогой конторе, — а после проверю — в состоянии ли ты кончить после него.
Это условие и мелькнувшая в голове Гэвина сцена заставляют его снова встряхнуться. Этот хмырь думает, что Гэвин даст себя выебать? Не то чтобы он сильно против почувствовать себя продажной шлюхой, но не надо тогда быть таким… ласковым? Просто бизнес, и ничего больше. Отличная мантра.
— Идёт, — мрачно рычит Гэвин, прекрасно представляя себе, о каких суммах может идти речь, и ему насрать — окей? У него нет денег ни арендовать зал, ни оплатить оставшийся семестр в музыкальном, ни даже заплатить за хату и купить жратвы. И если этот хрен их даст, полагая, что в музыке он разбирается лучше — похрену.
Главное, что преследовавшие весь семестр проблемы Гэвина наконец-то начинают решаться.
========== Часть 2 ==========
читать дальшеДаже смешно вспоминать, каким наивным и бесстрашным он тогда был. Сейчас вот разминающий болящие пальцы Гэвин ни за что бы на такую сделку не пошёл, а тогда — пара неудачных отношений, и уже плевать, кто попляшет на твоей растоптанной гордости, если это решит твои текущие проблемы.
И ведь Ричард решает их. Взяв на себя всё, просто ставит его перед фактом: где, когда и кого нужно собрать, чтобы получилась добротная группа. У Гэвина и есть ребята на примете, и, получив возможность, они решают выступать вместе.
После первого выступления он готов вырывать обратно свою задницу руками и ногами, потому что вложенная в него сумма покрыла всего его «хотелки», и он уверен, что его попросту изнасилуют в каморке, но Ричард забирает его на красивом, дорогом BMW восьмой серии — машина оформлена как конфетка, и он даже гладит её по глянцевому, начищенному боку, прежде чем упасть на распахнутое для него переднее сидение.
Идеальная, в выверенной цветовой гамме с голубой внутренней подсветкой — у него слюни капают, когда он поглаживает бардачок и смотрит на приборную панель, которая выглядит так, словно эта машина из будущего. Ричард ведёт спокойно, без рывков, которые бы выдали его нетерпение, без заносов, и от его манеры вождения Гэвин и сам подуспокаивается.
Он полагал почему-то, что его натянут прямо в крохотной гримёрной, где они переодевались с парнями всем скопом перед выступлением. В их группе, собранной наспех, но хорошо сработавшейся, разногласий пока не было, да и выступили они с оглушительным успехом для никому не известных новичков, и, он уверен, что в этом была больше не их заслуга, а организовавшего всё Ричарда.
О том, в какую сумму встала рекламная кампания, он даже и думать не хочет, но его всё равно топит стыд, потому что до концерта они так и не пересекались, а после… Да.
— Спасибо, — начинает он и умолкает под ледяным, пропитанным желанием взглядом, странно смотрящимся в голубых глазах.
«Кажется, «спасибо» нужно говорить иначе», — думает Гэвин и отворачивается, глядя на проплывающий город в окно и пытаясь морально подготовиться к тому, что с ним будет.
Он думает, что он будет отсасывать Ричарду, едва они войдут, прямо на каком-нибудь пиздецки грязном коврике, вжимаясь губами в пах и натирая небритым подбородком, и это даже близко не похоже на правду, потому что, на самом деле, едва они заходят, как тот оправляет его в ванную, давая ему пять минут, не больше.
Больше ему и не нужно, потому что перед смертью не надышишься. И уж точно он оказывается не готов к тому, что его, распластанного на кровати, перевернут на живот и велят сосредоточиться:
— Слушай, — велит ему Ричард и включает какую-то запись. Она оцифрована, и единственное, что на ней есть — барабаны, которые начинают неторопливо. И спонсор начинает неторопливо тоже.
Вначале он целует его загривок. Вылизывает широкими мазками, заставляя возбуждение перекатываться по всему телу Гэвина и теряться в нём. Его пальцы проскальзывают по бокам в том же, налаживаемом кем-то другим ритме, и Гэвин жмурится, потому что он пришёл сюда за болью и унижением, а не за тем, чтобы через две минуты неторопливых прикосновений ему приходилось вжиматься стояком в одеяло.
Ритм меняется, становится более страстным, и его бёдра Ричард подтягивает вверх, подсовывая под пах одну из подушек для удобства.
И снова Гэвин не получает того, что хочет, потому что на одной из ягодиц остается сладкий поцелуй, а на пояснице ощутимый засос, который приближает его к желаемой развязке. Возбуждённый после концерта, он даёт чужим барабанам будоражить себя до кончиков пальцев, даёт им вести себя в ритме, изумляясь, насколько же хорош тот, кто играет сейчас.
Внутри жарко, горячо, снаружи — тоже. Вдоль его ягодиц проскальзывают неторопливо пальцы, и он оказывается совершенно не готов к тому, что вместо грубого, безжалостного толчка члена по нерастянутым мышцам он получит мягкое прикосновение языка.
— Что, блять, за… ?! — вскидывается он, но властная рука вжимает его поясницу обратно, не позволяя подняться.
— Слушай, — повторяет тот, и Гэвин подчиняется, слушая запись чужого ритма, который пропитывает, пронзает его до самых кончиков пальцев, когда язык принимается толкаться в том же ритме в его сжатые мышцы.
Остро и сладко, беспощадно и безжалостно, так, что Гэвин готов сдохнуть от возбуждения и стыда, которые смешиваются в пряный коктейль, бьющий куда-то под дых и отдающийся раскалённой лавой внизу живота, устремляясь к напряженному члену, которым он скользит по подушке.
Этого оказывается достаточно, чтобы он кончил вот так, с языком в собственной дырке, вбивающийся в подушку, умирающий от безумия, творимого вокруг.
Стоило бы догадаться, что это не всё, но до утомлённого сознания доходит только тогда, когда внутри него оказываются смазанные пальцы, протискивающиеся вовнутрь с трудом и заставляющие его стонать, чуть сжимаясь на них инстинктивно.
— Какой же ты тугой, — шепчет ему на ухо навалившийся всем телом Ричард, и Гэвин, уже открывший рот, чтобы послать его нахер, вскрикивает, когда те задевают волшебное место внутри. — О, она здесь? Твоя кнопка, от которой ты так возбуждаешься?
Снова прикосновение и снова, как раз там, где хорошо так, что даже больно. Он всхлипывает, когда по растянутым мышцам проталкивается чужой член, медленно, но уверенно и беспощадно.
— Я сейчас сдохну, — всхлипывает он, сжимаясь просто потому, что это тянущее чувство переполненности заставляет его мотать головой и мечтать, чтобы всё кончилось.
— Сейчас, детка, — нежность в холодном голосе звучит упоительно сладко, но ещё лучше её делают горячие поцелуи и рука, скользящая по его опустившемуся члену.
Его рот — сплошная эрогенная зона, но Ричард каким-то чудом находит места, от которых его совсем уносит, даже не делая пробного толчка до тех пор, пока у Гэвина не встаёт. А после он хаотично вталкивается в него, пробуя до тех пор, пока невнятный склулёж не срывается у него с губ:
— Ещё! — всхлипывает Гэвин, зная, что если коснуться его внутри в особенно месте, то дискомфорт попросту пропадает, оставляя после себя чистое возбуждение.
И он получает то, чего просит.
Ричард трахает его медленно, но безошибочно попадая по простате и заставляя его кричать, плакать, умолять и скрести руками по простыне, пытаясь зацепиться по мере того, как увеличивается амплитуда движений, но они становятся всё беспорядочнее. Он скулит, подкидывая бёдра навстречу с таким бесстыдством, которое не снилось работникам порно-индустрии, и получает увесистый шлепок по заднице, заставляющий его внезапно закричать:
— Да! — и получить в ответ на это ещё несколько тяжёлых, уверенных ударов по ягодицам.
Он совсем ёбнутый, раз от шлепков по заднице и тяжёлого члена внутри его сдавливает спазмом, заставляя снова кончить на несчастное одеяло и край подушки, где только впиталось его семя. Он, задыхаясь, падает, чувствуя себя совсем вымотанным, но Ричард просто не останавливается, и Гэвин мечется под ним, просто чудом переворачиваясь на спину, пока тот продолжает его трахать в совсем расслабленную, податливую дырку.
— Рича… Р…Дик, боже, хватит! — вскидывается он и притягивает мужчину к себе, целуя его в ответ и чувствуя, как того перетряхивает дрожь, и он сжимает его в ответных объятиях.
Всё совсем не так дурно, как он думал, полагает развалившийся на вместительной кровати Гэвин, глядя на то, как стянутый и завязанный презерватив улетает в мусорное ведро, а его погребают под бок.
— Для первого раза неплохо, — замечает спокойным голосом Дик, и Гэвин показывает ему фак, вырубаясь прямо на плече.
========== Часть 3 ==========
читать дальшеРука уже совсем не болит, когда Гэвин выпадает из воспоминаний и снова принимается отстукивать свою партитуру на барабанах, вначале неторопливо, после — разгоняясь до тех пор, пока конечность не вспоминает о том, что её нехило переебали, а гипс сняли каких-то две недели назад. На рекомендации врача поберечься и навсегда забыть об игре Гэвин клал с большим прибором, и вместо этого он снова доводит кисть до мелкой дрожи, пока её не начинает переёбывать так, что удержать палочку он уже не может.
Третий раз за долбаный вечер.
В голову всё лезут, лезут эти горячие воспоминания о том, как после первого концерта прошёл второй, и, к ужасу и восторгу Гэвина, они едут в ресторан, потому что, одарив его внимательным взглядом, Ричард заявляет:
— Выглядишь так, будто вот-вот упадёшь в голодный обморок.
— Я сдал практику, отъебись, — отмахивается он и зевает в кулак.
В последние полгода учителя словно с цепи сорвались, пытаясь выжать из своих студентов обратно все знания, которые давали им четыре с половиной года в консерватории. Собственно, из-за этого ему и пришлось тренироваться ночами, под разрозненный аккомпанемент струнных с восьмого и саксофониста через стенку. На предложение сыграть вместе он был послан пятью разными способами, в том числе и Элом, который вообще не переживал по поводу того, как сдаст басы.
— Это вообще не повод не есть, — спокойно замечает Ричард, сворачивая на светофоре и притормаживая перед небольшим затором впереди них, оказываясь прямо под фонарём, и вглядывается ему в лицо, рассматривая через плохо снятый грим круги под глазами, и добавляет, — и не спать, кстати, тоже.
— Да ладно тебе, хорошо же отыграли, — отмахивается Гэвин и отворачивается, чтобы слишком внимательный, слово робот, Дик не заметил красных от недосыпа глаз.
В ресторан их пускают без вопросов, даже при условии того, что Гэвин, с недостёртой подводкой и в раздолбанных любимых шмотках, похож в этом месте скорее на бомжа, чем на посетителя, но Ричард берёт его под локоть, когда окружающий пафос вгоняет его в ступор, и проводит за собой.
Его трясёт от короткого прикосновения к локтю, а живот сжимается, заставляя перестать на мгновение дышать. Что за нахер — вопрос отдельный, который он себе клянётся задать немного позже, после того, как они покинут это пафосное местечко, и на ресепшене его не спрашивают, какого чёрта он забыл, а хостес здоровается:
— Доброго вечера, мистер Найнс. Мы рады приветствовать вас с вашим гостем.
— Доброго, Хлоя, — спокойно отзывается Дик, глядя на симпатичную невысокую блондинку, и Гэвин переминается с ноги на ногу. Он не любит такие места. Слишком большие залы, слишком богатые люди, слишком правильное общество. Ему по душе скромные пабы, но перебирать тоже как-то не красиво. В конце концов, они не в тех отношениях, чтобы он указывал Ричарду, что ему нравится, а что нет. — Мы бы пообедали у вас, если найдётся для нас отдельный столик.
— Для вас — обязательно, мистер Найнс, — посылает ему обаятельную улыбку Хлоя, и Гэвин не может сдержаться, чтобы не оскалиться в ответ, приподнимая уголок верхней губы и обнажая длинный клык.
Наверное, с точки зрения такой красавицы, лично он здесь — ничего не стоящий мусор, но она смотрит на него с такой мягкостью, когда предлагает повесить толстовку на вешалку, что ему даже становится стыдно. Ангельская внешность, ангельский характер — интересно, здесь все официанты такие идеальные?
Его внутренней стороны ладони мимоходом касаются пальцы Дика, и Гэвин вздрагивает, отвлекаясь от этих размышлений. Они садятся за столик друг напротив друга, и, через секунду молчания, Ричард говорит спокойно:
— Я не подумал, что тебе тут будет неуютно, но здесь неплохо кормят, так что сегодня так.
— Хорошо, — пожимает плечами Гэвин, откидываясь на стуле и потягиваясь.
Он и правда слишком мало спал, но когда он перестаёт довольно жмуриться и перехватывает потемневший взгляд серых глаз, в которых распознаёт то же самое чувство, что и после их первой ночи вместе.
Желание.
Он одёргивает футболку и делает вид, что ничего не заметил, а когда Ричард снова смотрит на него, он выглядит как обычно. Только голод, который угадывает в его взгляде Гэвин, никуда не девается, и вряд ли его можно заглушить тем, что предлагает меню. Хотя, судя по цене, «филе ягнёнка в трюфельном соусе» должно заглушить любые печали. Наверное, подобная мысль отражается у него на лице, потому что и без того некомфортное место становится ещё более отталкивающим в глазах Гэвина.
— Ты мой гость, помнишь? — спокойно замечает Ричард, и он не сдерживается:
— Но это ведь совсем не значит, что я хочу ужинать в месте, где, судя по цене, ягнёнок споёт тебе песню, его зарежут и нашинкуют у тебя на глазах, а в соус добавят чистейшего порошка!
— Если тебе настолько неуютно, мы можем уйти, — серьёзно замечает Дик, и Гэвин серьёзно задумывается. Поужинать в пафосном местечке раз в жизни и на халяву — приятно, пускай он и выглядит как сбежавший из цирка и скитающийся клоун, с другой — совсем бы не хотелось, чтобы в следующий раз, когда Ричард захочет его накормить, он вёз его в подобное заведение, и тяжелей всего это сформулировать так, чтобы не обидеть спонсора.
— Это будет интересным единоразовым опытом, — с трудом выдавливает он из себя и предупреждает, глядя серьёзно, — и я буду вести себя как горилла, которая не отличает нож для масла от ножа для устриц.
— Тогда я могу покормить тебя с рук, — спокойно предлагает альтернативу Дик, и Гэвин замирает, чувствуя, как сердце пропускает удар от подобной перспективы.
Он отчего-то находит её крайне возбуждающей, или же это сам Ричард на него так действует после того охренительного секса, после которого о нём даже думать не хотелось в течение последующей пары недель.
— Я воздержусь, — сильно севшим голосом с привычным гонором заявляет Гэвин, стараясь лавировать между приятием и недовольством, когда он отвлекается на колено, случайно задевшее его под столом.
Сумма всех прикосновений близится к своей критической массе, вынуждая его всерьёз задуматься сразу о двух вещах — насколько нужно быть красноречивым, чтобы всерьёз убедить спонсора в том, что он вообще нисколько не голоден, чтобы свалить отсюда прямо сейчас, и есть ли в местном туалете камеры, или там можно по-быстрому подрочить, потому что выносить эти аккуратные касания тихо и молча больше сил никаких нет.
Вместо нормальных слов он делает то, что не планировал делать никогда. Его пальцы ложатся поверх чужих ещё до того, как приходит официантка, чтобы принять их заказ. Их взгляды встречаются, на секунду, и пальцы соскальзывают по чужим, осторожно касаясь запястья.
Гэвин нихерашеньки не уверен в том, что внятно доносит свою мысль, но потемневшие глаза Дика отвечают за него:
— Ты сильно голоден? — спрашивает он хрипло, когда Гэвин ласкает медленно его фаланги, цепляясь подушечками за выпирающие косточки и всё тело прошивает сладкая дрожь, когда его пальцы переплетаются с другими.
— Вообще нисколько, — срывающимся голосом отвечает Гэвин, понимая, что всё-таки поужинать в этом пафосном месте ему, кажется, не светит. Не после того, как на его запястье смыкаются чужие пальцы и кончик его указательного касается мягко губы Дика. Тот сдавливает подушечку, дразнит кончиком языка и соскальзывает по неожиданно чувствительной внутренней стороне, утопая в месте соединения указательного и среднего пальца, лаская их губами и не отводя взгляда. Сдавленный хрип — единственное, что может выдать сейчас то, как сильно у него стоит. — Так что мы можем свалить прямо сейчас, и тогда я отсосу тебе в машине.
— И пообещаешь питаться нормально, — соглашается Ричард, погружая указательный палец в рот и прикусывая его больно и одновременно с тем так сладко, что Гэвин замирает, с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами, впитывая это зрелище забыв как дышать.
От боли в паху тяжелеет, и он готов даже пообещать что не будет целый месяц пить, а не только то, что будет следить за своим питанием.
— Я буду вести себя как хороший мальчик, — соглашается он, неуклюже поднимаясь, когда по его ладони соскальзывают сладостно чужие крепкие пальцы.
— Конечно, — кивает Ричард уводя его из ресторана.
И Гэвин, как хороший мальчик, самозабвенно отсасывает ему прямо в тачке.
Рейтинг: NC-17
Жанры: PWP, AU
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание:“Грёбанный спонсор, ты отдашь мне всё до последнего траханного цента!” - продолжает неиствовать Гэвин, а всё его тело движется в такт отбиваемому ритму. Серые глаза пожирают его с потрохами, и он знает, что хорош. Он - охуителен, и если этот хмырь не возбуждён сейчас, то он, блять, розовый пони в балетной пачке.
========== Часть 1 ==========
читать дальшеВозвращаться в прошлое Гэвин не любит, но бывают дни, когда ничего другого ему просто не остаётся. Левую руку рвёт от боли, и она мелко трясётся, явно протестуя, когда её мышцы перенапрягают, заставляя ладонь словно выкручиваться изнутри. Гэвину наплевать на боль до тех пор, пока он может удержать палочку, а когда уже не может, то наплевать вообще на всё.
Устало откинувшись на высокую спинку стула, он закрывает глаза, нехотя переносясь туда, где всё это блядство стартовало вместе с его медленно, но верно рушащейся жизнью.
А ведь всё началось с простого приказа:
— Если ты действительно такой хороший ударник, как думаешь, тогда сыграй так, чтобы у меня встал, — заявляет ему Ричард, сидя в единственном кресле в аудитории, где Гэвин сидит за установкой.
«Да я, блять лучше, чем ты можешь вообразить», — зло думает он, принимаясь неторопливо отстукивать ритм.
Неторопливые первые такты, чтобы разжечь интерес, становятся отчётливыми, набирающими постепенно темп, лишь тогда, когда Гэвину становится очевидно — он зацепил этого проклятого приглашённого спонсора, который сидел в приёмной комиссии на их экзамене, присматриваясь к юным дарованиям и наверняка размышляя о том, как можно выгодней вложить свои финансы и кто из присутствующих поможет ему удвоить сумму, потраченную на организацию концертной деятельности, а то и утроить за пару лет.
Иметь спонсора хотят все, и за каким хером тот выбрал его, Гэвин не знает. Ни малейшего понятия и о том, почему этот чокнутый поставил такое неебическое условие, от которого бы шуганулись большинство парней, которые учатся вместе с ним, хотя самомнение у каждого такое, что будь здоров.
И Гэвин не исключение.
«Ты, блять, кончишь от того, как я играю!» — крутится у него в голове, когда он набирает темп. Его собственное возбуждение при игре — нормальное состояние, к которому он так привык за это время, что почти и не замечает его.
Руки, которые первые три года болели с непривычки, ускоряются. Удобно, если речь идёт о том, чтобы подрочить, потому что мелкая моторика освоена на «A+». Палочки в пальцах он прокручивает не ради красоты, а просто потому, что от этого жеста человек перед ним приподнимается, словно пытается получше рассмотреть его пальцы.
Фетишисты всегда таращатся на барабанщиков из-за их рук, это он усвоил ещё на первом курсе, когда пошёл в консерваторию. Не на гитаристов или басистов, нет, они постоянно смотрят только на ударников, и ему знаком этот масляный взгляд, которым одаривают его руки.
«Грёбаный спонсор, ты отдашь мне всё до последнего траханного цента!» — продолжает неистовствовать Гэвин, а всё его тело движется в такт отбиваемому ритму. Серые глаза пожирают его с потрохами, и он знает, что хорош. Он — охуителен, и если этот хмырь не возбуждён сейчас, то он, блять, розовый пони в балетной пачке.
Но тот возбуждён — даже сигарета в его руках просто тлеет, а он не делает ни затяжки, не в силах перестать смотреть, как Гэвин разгоняется. Такты летят под его руками и ногами, и он придерживает тарелку кончиком пальца, гася звук, чтобы ударить снова и снова.
Он даже не замечает, в какой момент увлечённый собственной игрой Гэвин плюёт на реакции зрителя, продолжая уже для себя. Просто потому, что это его несёт, и по телу гуляет сладостный жар, который так легко спутать с возбуждением. Он напряжён не меньше, чем если бы занимался яростным сексом, а всё тело горит, подчиняясь собственным, не касающимся его рукам. Ритм пробегается по коже, поднимая волоски на руках и заставляя их и спину покрыться мурашками, и Гэвин закусывает губу.
«Блядство», — думает он, ощущая пристальный взгляд спокойных, ледяных глаз, которые бодрят не хуже кусочка замерзшей воды, скользящему по горячей коже.
Дыхание сбивается, ему хорошо, он сам внутри своей игры как в клетке, готовый кончить в любой момент, но оттягивающий сладостный оргазм далеко, чтобы получить наслаждение по максимуму, когда он ударяет сильнее, получая более звонкий, более чёткий барабанный звук.
Тело содрогается от того, как вибрация проходит внутри, и ему приходится зажимать губу зубами, чтобы не застонать в удовольствии. Этот пиздец, который с ним творит пристальное внимание и собственная музыка, стоит всего, что сейчас творится внутри.
Ричард пожирает его глазами, особенно внимательно скользя по рукам, и вскидывает одну из ладоней как раз тогда, когда Гэвин готов провести его по финалу, выкручивая желанием до самых костей и заставляя плавиться, таять в пылу музыки.
— Стой, — велит он спокойно, но, когда он поднимается, то им обоим очевидно, что у него и впрямь стоит. Стоит так, что Гэвин может обсчитать размер просто на глаз. — Ты хорош, это правда. Но ты можешь лучше.
Вот только вместо того, чтобы шагнуть к нему, разъясниться, тот замирает, на несколько секунд вглядываясь расширенными зрачками прямо в лицо Гэвина, словно запоминая его, и скользит по сжимающим до белой ярости палочки в пальцах рукам, быстро вздымающейся от тяжёлого дыхания груди, задерживая взгляд на выпирающих в вырезе майки ключицах и каменеет на секунду, словно зная, считывая с его позы, что он вот-вот, замер за считанные секунды до оргазма. И шагает к двери, заставляя Гэвина вскинуться.
— Я и так лучше! Лучше, чем ты когда-либо слышал!
— Да, — у самых дверей соглашается с ним Ричард. — Но ты можешь лучше. И не делаешь. Ты просто горишь своей музыкой, а надо зажигать других.
— Других?! — негодует Гэвин, выходя из-за установки так аккуратно, как только может, но всё равно задевает локтем тарелку, роняя её с оглушительным звоном, и подходит к нему вплотную, чувствуя, как ярость и негодование попросту топят его под собой. — Да у тебя и так стоит, ты же это условие поставил!
Спокойный до неестественности взгляд в противовес выпирающему стояку злит, но спонсор делает то, чего Гэвин от него не ожидает.
— У тебя тоже, — рука сжимает его член сквозь ткань, заставляя Гэвина вскинуться, чуть привстать на цыпочках и открыть рот в беззвучно вылетевшем стоне. — Тебя едва ли хватит больше, чем на одно выступление. Никакой выдержки. Ты просто сгоришь на этом, перестанешь желать, и всё кончится тем, что ты даже себя возбудить игрой не сможешь, не то что слушателей.
Удовольствие накатывает на него вперемешку с гнетущей яростью, разрываясь, словно бомба внутри, но этот ублюдок бесит так неимоверно, что Гэвин скалится, поднимая верхнюю губу и обнажая длинные клыки, словно приготовившийся к атаке хищник.
— Ты нихрена обо мне не знаешь! — шипит он разъярённо, когда пальцы поглаживают его неожиданно как раз так, как нужно, уверенным мазком по члену, добавляя страсти к желанию доказать собственную ценность, которое прожигает его изнутри. — Не меряй всех по себе, иначе сильно просчитаешься!
Это особенно нелепо от того, что ещё пара таких же движений нагнетают чувств, и Гэвина рвёт. Почему этот сукин сын, который наверняка даже ни разу в руках палочек не держал, играет на нём, как на отлаженном, знакомом инструменте?! Думает, что может делать всё? Что из-за разницы в возрасте он может заставить Гэвина Рида слушаться его? Просто потому, что сейчас ему хочется вцепиться в охренительный разворот плеч, обтянутый белым пиджаком, и потребовать не прекращать?
— Разве ты можешь нечто большее? — вскидывает бровь спонсор, и Гэвин опускается на колени перед ним одним уверенным движением, отбрасывая свои сомнения.
Как бы хорошо не скользила чужая рука по его члену, он не потеряет голову, не даст себе «посыпаться» от прикосновений, и не даст Ричарду Найнсу, ворочающему миллионы в своей фирме, указывать, что и как ему делать. Не тогда, когда он выбесил Гэвина до того, что тот готов кинуться на него в драку, или же попытаться завалить и выебать одновременно с членом, вколачивая в него осознание, что он подчиняться просто так не собирается. И хрена с два позволит так себя унижать.
Тот вскидывает вопросительно бровь, и Гэвин принимается постукивать костяшкой большого пальца по упавшей тарелке, выбивая твёрдый, уверенный звук. Он ускоряется, ловя каждую реакцию стоящего перед ним человека, но оказывается совершенно не готов к тому, что его вплавят лицом в пах, когда ритм достигнет апогея, и не готов к тому, что к его щеке окажется прижата чужая плоть, подрагивающая так же, как он выстукивает ритм.
— Я всё ещё не кончился, несмотря на твои старания, — сообщает ему Ричард, и Гэвин приподнимает верхнюю губу. Это просто — всего лишь расстегнуть молнию на брюках, подцепив язычок языком, и, зажав его между зубами, стащить резинку трусов вниз, продолжая отбивать по-прежнему звучащий в его голове ритм, вынуждая обнажить головку и сделать два финальных движения ртом, языком продолжая ритм, доводящий до края, и ощутить горячее семя на языке.
Оказавшись не готовым, он сглатывает, просто чтобы не захлебнуться, не сразу соображая, что можно было отстраниться и позволить горячему семени лечь на лицо. Всё-таки это брезгливость отрицает в первую очередь, а вот во рту сперма почему-то беспокоит его гораздо меньше, хотя второй спазм и ложится неудачно, вынуждая откашливаться, чувствуя пряную горечь на корне языка.
— Ты спустил мне в рот, ублюдок, — шипит Гэвин, едва кашель его отпускает, и получает в ответ полный чувства собственного превосходства взгляд и медленное касание большого пальца, очерчивающего его нижнюю губу.
— А ты проглотил, как хороший мальчик, — не сводя с него взгляда холодных, ледяных глаз, отвечает Ричард, и Гэвина переёбывает от этого. Внутри всё стискивает сильнее в комок, и он сдавливает свой член под внимательными взглядом прямо через штаны, сжимая подушечку пальца губами.
Никогда раньше его так не вставляло отсасывать кому-то. Опыта у него в этом немного, но то, как сильно он возбуждён, просто ни в какие ворота, и Гэвин соскальзывает ладонью под пояс брюк, делая несколько резких, рваных движений, когда палец изучающе скользит по уголку губ, забираясь вовнутрь, и ласкает кромку верхней, вырывая сдавленный стон из кончившего в кулак Гэвина.
— Я дам денег на твоё первое выступление, — спокойно заявляет спонсор, словно ему только что не отсосали. Словно он только что не заставил осторожными прикосновениями всего лишь к губам Гэвина кончить, а так, словно они подписывают контракт в какой-нибудь офигенски дорогой конторе, — а после проверю — в состоянии ли ты кончить после него.
Это условие и мелькнувшая в голове Гэвина сцена заставляют его снова встряхнуться. Этот хмырь думает, что Гэвин даст себя выебать? Не то чтобы он сильно против почувствовать себя продажной шлюхой, но не надо тогда быть таким… ласковым? Просто бизнес, и ничего больше. Отличная мантра.
— Идёт, — мрачно рычит Гэвин, прекрасно представляя себе, о каких суммах может идти речь, и ему насрать — окей? У него нет денег ни арендовать зал, ни оплатить оставшийся семестр в музыкальном, ни даже заплатить за хату и купить жратвы. И если этот хрен их даст, полагая, что в музыке он разбирается лучше — похрену.
Главное, что преследовавшие весь семестр проблемы Гэвина наконец-то начинают решаться.
========== Часть 2 ==========
читать дальшеДаже смешно вспоминать, каким наивным и бесстрашным он тогда был. Сейчас вот разминающий болящие пальцы Гэвин ни за что бы на такую сделку не пошёл, а тогда — пара неудачных отношений, и уже плевать, кто попляшет на твоей растоптанной гордости, если это решит твои текущие проблемы.
И ведь Ричард решает их. Взяв на себя всё, просто ставит его перед фактом: где, когда и кого нужно собрать, чтобы получилась добротная группа. У Гэвина и есть ребята на примете, и, получив возможность, они решают выступать вместе.
После первого выступления он готов вырывать обратно свою задницу руками и ногами, потому что вложенная в него сумма покрыла всего его «хотелки», и он уверен, что его попросту изнасилуют в каморке, но Ричард забирает его на красивом, дорогом BMW восьмой серии — машина оформлена как конфетка, и он даже гладит её по глянцевому, начищенному боку, прежде чем упасть на распахнутое для него переднее сидение.
Идеальная, в выверенной цветовой гамме с голубой внутренней подсветкой — у него слюни капают, когда он поглаживает бардачок и смотрит на приборную панель, которая выглядит так, словно эта машина из будущего. Ричард ведёт спокойно, без рывков, которые бы выдали его нетерпение, без заносов, и от его манеры вождения Гэвин и сам подуспокаивается.
Он полагал почему-то, что его натянут прямо в крохотной гримёрной, где они переодевались с парнями всем скопом перед выступлением. В их группе, собранной наспех, но хорошо сработавшейся, разногласий пока не было, да и выступили они с оглушительным успехом для никому не известных новичков, и, он уверен, что в этом была больше не их заслуга, а организовавшего всё Ричарда.
О том, в какую сумму встала рекламная кампания, он даже и думать не хочет, но его всё равно топит стыд, потому что до концерта они так и не пересекались, а после… Да.
— Спасибо, — начинает он и умолкает под ледяным, пропитанным желанием взглядом, странно смотрящимся в голубых глазах.
«Кажется, «спасибо» нужно говорить иначе», — думает Гэвин и отворачивается, глядя на проплывающий город в окно и пытаясь морально подготовиться к тому, что с ним будет.
Он думает, что он будет отсасывать Ричарду, едва они войдут, прямо на каком-нибудь пиздецки грязном коврике, вжимаясь губами в пах и натирая небритым подбородком, и это даже близко не похоже на правду, потому что, на самом деле, едва они заходят, как тот оправляет его в ванную, давая ему пять минут, не больше.
Больше ему и не нужно, потому что перед смертью не надышишься. И уж точно он оказывается не готов к тому, что его, распластанного на кровати, перевернут на живот и велят сосредоточиться:
— Слушай, — велит ему Ричард и включает какую-то запись. Она оцифрована, и единственное, что на ней есть — барабаны, которые начинают неторопливо. И спонсор начинает неторопливо тоже.
Вначале он целует его загривок. Вылизывает широкими мазками, заставляя возбуждение перекатываться по всему телу Гэвина и теряться в нём. Его пальцы проскальзывают по бокам в том же, налаживаемом кем-то другим ритме, и Гэвин жмурится, потому что он пришёл сюда за болью и унижением, а не за тем, чтобы через две минуты неторопливых прикосновений ему приходилось вжиматься стояком в одеяло.
Ритм меняется, становится более страстным, и его бёдра Ричард подтягивает вверх, подсовывая под пах одну из подушек для удобства.
И снова Гэвин не получает того, что хочет, потому что на одной из ягодиц остается сладкий поцелуй, а на пояснице ощутимый засос, который приближает его к желаемой развязке. Возбуждённый после концерта, он даёт чужим барабанам будоражить себя до кончиков пальцев, даёт им вести себя в ритме, изумляясь, насколько же хорош тот, кто играет сейчас.
Внутри жарко, горячо, снаружи — тоже. Вдоль его ягодиц проскальзывают неторопливо пальцы, и он оказывается совершенно не готов к тому, что вместо грубого, безжалостного толчка члена по нерастянутым мышцам он получит мягкое прикосновение языка.
— Что, блять, за… ?! — вскидывается он, но властная рука вжимает его поясницу обратно, не позволяя подняться.
— Слушай, — повторяет тот, и Гэвин подчиняется, слушая запись чужого ритма, который пропитывает, пронзает его до самых кончиков пальцев, когда язык принимается толкаться в том же ритме в его сжатые мышцы.
Остро и сладко, беспощадно и безжалостно, так, что Гэвин готов сдохнуть от возбуждения и стыда, которые смешиваются в пряный коктейль, бьющий куда-то под дых и отдающийся раскалённой лавой внизу живота, устремляясь к напряженному члену, которым он скользит по подушке.
Этого оказывается достаточно, чтобы он кончил вот так, с языком в собственной дырке, вбивающийся в подушку, умирающий от безумия, творимого вокруг.
Стоило бы догадаться, что это не всё, но до утомлённого сознания доходит только тогда, когда внутри него оказываются смазанные пальцы, протискивающиеся вовнутрь с трудом и заставляющие его стонать, чуть сжимаясь на них инстинктивно.
— Какой же ты тугой, — шепчет ему на ухо навалившийся всем телом Ричард, и Гэвин, уже открывший рот, чтобы послать его нахер, вскрикивает, когда те задевают волшебное место внутри. — О, она здесь? Твоя кнопка, от которой ты так возбуждаешься?
Снова прикосновение и снова, как раз там, где хорошо так, что даже больно. Он всхлипывает, когда по растянутым мышцам проталкивается чужой член, медленно, но уверенно и беспощадно.
— Я сейчас сдохну, — всхлипывает он, сжимаясь просто потому, что это тянущее чувство переполненности заставляет его мотать головой и мечтать, чтобы всё кончилось.
— Сейчас, детка, — нежность в холодном голосе звучит упоительно сладко, но ещё лучше её делают горячие поцелуи и рука, скользящая по его опустившемуся члену.
Его рот — сплошная эрогенная зона, но Ричард каким-то чудом находит места, от которых его совсем уносит, даже не делая пробного толчка до тех пор, пока у Гэвина не встаёт. А после он хаотично вталкивается в него, пробуя до тех пор, пока невнятный склулёж не срывается у него с губ:
— Ещё! — всхлипывает Гэвин, зная, что если коснуться его внутри в особенно месте, то дискомфорт попросту пропадает, оставляя после себя чистое возбуждение.
И он получает то, чего просит.
Ричард трахает его медленно, но безошибочно попадая по простате и заставляя его кричать, плакать, умолять и скрести руками по простыне, пытаясь зацепиться по мере того, как увеличивается амплитуда движений, но они становятся всё беспорядочнее. Он скулит, подкидывая бёдра навстречу с таким бесстыдством, которое не снилось работникам порно-индустрии, и получает увесистый шлепок по заднице, заставляющий его внезапно закричать:
— Да! — и получить в ответ на это ещё несколько тяжёлых, уверенных ударов по ягодицам.
Он совсем ёбнутый, раз от шлепков по заднице и тяжёлого члена внутри его сдавливает спазмом, заставляя снова кончить на несчастное одеяло и край подушки, где только впиталось его семя. Он, задыхаясь, падает, чувствуя себя совсем вымотанным, но Ричард просто не останавливается, и Гэвин мечется под ним, просто чудом переворачиваясь на спину, пока тот продолжает его трахать в совсем расслабленную, податливую дырку.
— Рича… Р…Дик, боже, хватит! — вскидывается он и притягивает мужчину к себе, целуя его в ответ и чувствуя, как того перетряхивает дрожь, и он сжимает его в ответных объятиях.
Всё совсем не так дурно, как он думал, полагает развалившийся на вместительной кровати Гэвин, глядя на то, как стянутый и завязанный презерватив улетает в мусорное ведро, а его погребают под бок.
— Для первого раза неплохо, — замечает спокойным голосом Дик, и Гэвин показывает ему фак, вырубаясь прямо на плече.
========== Часть 3 ==========
читать дальшеРука уже совсем не болит, когда Гэвин выпадает из воспоминаний и снова принимается отстукивать свою партитуру на барабанах, вначале неторопливо, после — разгоняясь до тех пор, пока конечность не вспоминает о том, что её нехило переебали, а гипс сняли каких-то две недели назад. На рекомендации врача поберечься и навсегда забыть об игре Гэвин клал с большим прибором, и вместо этого он снова доводит кисть до мелкой дрожи, пока её не начинает переёбывать так, что удержать палочку он уже не может.
Третий раз за долбаный вечер.
В голову всё лезут, лезут эти горячие воспоминания о том, как после первого концерта прошёл второй, и, к ужасу и восторгу Гэвина, они едут в ресторан, потому что, одарив его внимательным взглядом, Ричард заявляет:
— Выглядишь так, будто вот-вот упадёшь в голодный обморок.
— Я сдал практику, отъебись, — отмахивается он и зевает в кулак.
В последние полгода учителя словно с цепи сорвались, пытаясь выжать из своих студентов обратно все знания, которые давали им четыре с половиной года в консерватории. Собственно, из-за этого ему и пришлось тренироваться ночами, под разрозненный аккомпанемент струнных с восьмого и саксофониста через стенку. На предложение сыграть вместе он был послан пятью разными способами, в том числе и Элом, который вообще не переживал по поводу того, как сдаст басы.
— Это вообще не повод не есть, — спокойно замечает Ричард, сворачивая на светофоре и притормаживая перед небольшим затором впереди них, оказываясь прямо под фонарём, и вглядывается ему в лицо, рассматривая через плохо снятый грим круги под глазами, и добавляет, — и не спать, кстати, тоже.
— Да ладно тебе, хорошо же отыграли, — отмахивается Гэвин и отворачивается, чтобы слишком внимательный, слово робот, Дик не заметил красных от недосыпа глаз.
В ресторан их пускают без вопросов, даже при условии того, что Гэвин, с недостёртой подводкой и в раздолбанных любимых шмотках, похож в этом месте скорее на бомжа, чем на посетителя, но Ричард берёт его под локоть, когда окружающий пафос вгоняет его в ступор, и проводит за собой.
Его трясёт от короткого прикосновения к локтю, а живот сжимается, заставляя перестать на мгновение дышать. Что за нахер — вопрос отдельный, который он себе клянётся задать немного позже, после того, как они покинут это пафосное местечко, и на ресепшене его не спрашивают, какого чёрта он забыл, а хостес здоровается:
— Доброго вечера, мистер Найнс. Мы рады приветствовать вас с вашим гостем.
— Доброго, Хлоя, — спокойно отзывается Дик, глядя на симпатичную невысокую блондинку, и Гэвин переминается с ноги на ногу. Он не любит такие места. Слишком большие залы, слишком богатые люди, слишком правильное общество. Ему по душе скромные пабы, но перебирать тоже как-то не красиво. В конце концов, они не в тех отношениях, чтобы он указывал Ричарду, что ему нравится, а что нет. — Мы бы пообедали у вас, если найдётся для нас отдельный столик.
— Для вас — обязательно, мистер Найнс, — посылает ему обаятельную улыбку Хлоя, и Гэвин не может сдержаться, чтобы не оскалиться в ответ, приподнимая уголок верхней губы и обнажая длинный клык.
Наверное, с точки зрения такой красавицы, лично он здесь — ничего не стоящий мусор, но она смотрит на него с такой мягкостью, когда предлагает повесить толстовку на вешалку, что ему даже становится стыдно. Ангельская внешность, ангельский характер — интересно, здесь все официанты такие идеальные?
Его внутренней стороны ладони мимоходом касаются пальцы Дика, и Гэвин вздрагивает, отвлекаясь от этих размышлений. Они садятся за столик друг напротив друга, и, через секунду молчания, Ричард говорит спокойно:
— Я не подумал, что тебе тут будет неуютно, но здесь неплохо кормят, так что сегодня так.
— Хорошо, — пожимает плечами Гэвин, откидываясь на стуле и потягиваясь.
Он и правда слишком мало спал, но когда он перестаёт довольно жмуриться и перехватывает потемневший взгляд серых глаз, в которых распознаёт то же самое чувство, что и после их первой ночи вместе.
Желание.
Он одёргивает футболку и делает вид, что ничего не заметил, а когда Ричард снова смотрит на него, он выглядит как обычно. Только голод, который угадывает в его взгляде Гэвин, никуда не девается, и вряд ли его можно заглушить тем, что предлагает меню. Хотя, судя по цене, «филе ягнёнка в трюфельном соусе» должно заглушить любые печали. Наверное, подобная мысль отражается у него на лице, потому что и без того некомфортное место становится ещё более отталкивающим в глазах Гэвина.
— Ты мой гость, помнишь? — спокойно замечает Ричард, и он не сдерживается:
— Но это ведь совсем не значит, что я хочу ужинать в месте, где, судя по цене, ягнёнок споёт тебе песню, его зарежут и нашинкуют у тебя на глазах, а в соус добавят чистейшего порошка!
— Если тебе настолько неуютно, мы можем уйти, — серьёзно замечает Дик, и Гэвин серьёзно задумывается. Поужинать в пафосном местечке раз в жизни и на халяву — приятно, пускай он и выглядит как сбежавший из цирка и скитающийся клоун, с другой — совсем бы не хотелось, чтобы в следующий раз, когда Ричард захочет его накормить, он вёз его в подобное заведение, и тяжелей всего это сформулировать так, чтобы не обидеть спонсора.
— Это будет интересным единоразовым опытом, — с трудом выдавливает он из себя и предупреждает, глядя серьёзно, — и я буду вести себя как горилла, которая не отличает нож для масла от ножа для устриц.
— Тогда я могу покормить тебя с рук, — спокойно предлагает альтернативу Дик, и Гэвин замирает, чувствуя, как сердце пропускает удар от подобной перспективы.
Он отчего-то находит её крайне возбуждающей, или же это сам Ричард на него так действует после того охренительного секса, после которого о нём даже думать не хотелось в течение последующей пары недель.
— Я воздержусь, — сильно севшим голосом с привычным гонором заявляет Гэвин, стараясь лавировать между приятием и недовольством, когда он отвлекается на колено, случайно задевшее его под столом.
Сумма всех прикосновений близится к своей критической массе, вынуждая его всерьёз задуматься сразу о двух вещах — насколько нужно быть красноречивым, чтобы всерьёз убедить спонсора в том, что он вообще нисколько не голоден, чтобы свалить отсюда прямо сейчас, и есть ли в местном туалете камеры, или там можно по-быстрому подрочить, потому что выносить эти аккуратные касания тихо и молча больше сил никаких нет.
Вместо нормальных слов он делает то, что не планировал делать никогда. Его пальцы ложатся поверх чужих ещё до того, как приходит официантка, чтобы принять их заказ. Их взгляды встречаются, на секунду, и пальцы соскальзывают по чужим, осторожно касаясь запястья.
Гэвин нихерашеньки не уверен в том, что внятно доносит свою мысль, но потемневшие глаза Дика отвечают за него:
— Ты сильно голоден? — спрашивает он хрипло, когда Гэвин ласкает медленно его фаланги, цепляясь подушечками за выпирающие косточки и всё тело прошивает сладкая дрожь, когда его пальцы переплетаются с другими.
— Вообще нисколько, — срывающимся голосом отвечает Гэвин, понимая, что всё-таки поужинать в этом пафосном месте ему, кажется, не светит. Не после того, как на его запястье смыкаются чужие пальцы и кончик его указательного касается мягко губы Дика. Тот сдавливает подушечку, дразнит кончиком языка и соскальзывает по неожиданно чувствительной внутренней стороне, утопая в месте соединения указательного и среднего пальца, лаская их губами и не отводя взгляда. Сдавленный хрип — единственное, что может выдать сейчас то, как сильно у него стоит. — Так что мы можем свалить прямо сейчас, и тогда я отсосу тебе в машине.
— И пообещаешь питаться нормально, — соглашается Ричард, погружая указательный палец в рот и прикусывая его больно и одновременно с тем так сладко, что Гэвин замирает, с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами, впитывая это зрелище забыв как дышать.
От боли в паху тяжелеет, и он готов даже пообещать что не будет целый месяц пить, а не только то, что будет следить за своим питанием.
— Я буду вести себя как хороший мальчик, — соглашается он, неуклюже поднимаясь, когда по его ладони соскальзывают сладостно чужие крепкие пальцы.
— Конечно, — кивает Ричард уводя его из ресторана.
И Гэвин, как хороший мальчик, самозабвенно отсасывает ему прямо в тачке.
@темы: 2018, Нецензурная лексика, human!AU, Мини, NC-17, DBH, Рид900, PWP, AU, Слэш